Все с облегчением вздыхают. Птичка никого не убьет. У нее, можно сказать, алиби.

Но этот инцидент говорит о том, насколько взвинчены наши нервы, и о том, что, как бы мы ни пытались уверить себя в собственной безопасности, никто на сто процентов в этом не убежден.

105

Я просыпаюсь, опять увидев в кошмарном сне, как я бросаюсь к окну, пытаясь спастись от пламени, охватившего мою кровать. Я вытираю со лба обильно выступивший пот и сажусь на кровати. Кофе. Я чувствую запах хорошего кофе.

Я выхожу из своей спальни и прохожу мимо двери спальни Мэри. Дверь закрыта, но не полностью — осталась узкая щель. Я замечаю мельком через эту щель, что Мэри сидит на кровати, а потому стучу в дверь и сразу же открываю ее.

На тумбочке, находящейся рядом с ее кроватью, стоит несколько пузырьков с лекарствами, прописанными врачом. Понимая, что ей, возможно, придется провести довольно длительное время в уединенном месте, врачи дали ей столько лекарств, чтобы ей их хватило на несколько месяцев. Тут есть обезболивающие и успокаивающие средства, а также снотворное.

Она сидит на кровати, застеленной покрывалом, опираясь спиной на сложенные горкой подушки и вытянув ноги. Между ногами лежит какой-то предмет, и она, наклонившись, рассматривает его.

Заметив меня, она выпрямляется. Ее лицо такое же распухшее, как и вчера, — а то и больше, — и все еще покрыто синяками и пятнами.

— Я не хотела врыва… — начинаю я.

Мой взгляд перемещается на лежащий перед ней длинный предмет цилиндрической формы, и теперь я вижу, что это такое. Это отнюдь не бутылочка с каким-нибудь прописанным Мэри лекарством. Это спиртное. А точнее, бутылка водки «Грэй гус».

— Я не пила этого, — быстро говорит она.

— Но вы подумываете об этом.

Она долго молчит, глядя куда-то в сторону. Через пару минут я уже начинаю думать, что она просто ждет, когда я уйду.

— Я ведь… Я не знаю, могу ли я делать это, — говорит она. — Мне даже не хочется открывать глаза и встречать новый день. Я многое преодолела и очень гордилась собой. Но такое… Как преодолеть такое? — Она с отсутствующим видом качает головой. — Он мне очень нравился. Я знаю, что это звучит смешно, но…

— Это не смешно, Мэри…

— Получается, я теряю мужчину, которого единственного из всех, кого я знала, сочла приличным и честным. Более того, теперь мне приходится жить в страхе перед тем, что меня могут изувечить и подвергнуть пыткам, и с осознанием того, что я настолько глупа, что впустила этого типа в свою жизнь и не заметила, что он…

— Мэри, не…

— Знаете что? — Она показывает на бутылку. — Я выпью эту бутылку, и тогда мне уже не придется думать обо всем этом. Обо всем этом.

Я подхожу и сажусь рядом с ней на кровать.

— Я просто уродка! — кричит она. — Как можно влюбиться в серийного убийцу?

Она закрывает лицо руками.

Я кладу ладонь на ее руку и позволяю ей выплакаться. Спустя некоторое время она делает глубокий вдох и издает стон.

— Вы знаете, всю свою жизнь я чувствовала себя уродиной, — говорю я. — Мы с моей сестрой Мартой были близнецами. Но она была гораздо красивее меня. Она была похожа на мою мать. Красивее, веселее, общительнее. Я же была длинным и неуклюжим книжным червем, который запросто запоминал квадратные корни и интересовался проблемами охраны окружающей среды и жестокого обращения с животными, в то время как она участвовала в группах поддержки спортивных команд и выступала в роли королевы бала на вечерах встречи выпускников. Я всегда считала себя ошибкой природы. Чем-то вроде гнилого фрукта, который следует выкинуть на помойку.

Мэри опускает руки и смотрит на меня.

— А мне вы уродиной не кажетесь. И я не думаю, что агент Букмен полагает, что вы уродина.

— Ну да. — Я вскидываю руки. — Со мной все в порядке. Я научилась как-то жить с этим. Но я всегда завидовала Марте. А она была очень добра ко мне. В этом и заключается главная странность. Она любила меня до безумия. Была готова сделать ради меня что угодно. А я в ответ лишь злилась на нее. Но теперь и я готова на что угодно… — Я качаю головой и вздыхаю. — Уродина женщина или нет — это ведь смотря как на нее взглянуть, Мэри. Вы не уродина. Вы преодолели невероятные препятствия. Вы преодолеете и это.

Она все еще смотрит на меня, и в ее взгляде чувствуется благодарность. В этом теле спортсменки, сформировавшемся в результате многих лет тренировок, прячется одинокая женщина, которая преодолела все трудности и шла по жизни с высоко поднятой головой, но почему-то не смогла найти свою любовь. Встретив Уинстона Грэма, она решила, что это ее судьба, но затем узнала о нем нечто ужасное. Сможет ли она справиться и с этим — так, как она справилась с алкоголизмом?

— Пойдемте со мной. — Я протягиваю ей руку. — Давайте сделаем себе кофе и выйдем на террасу. День сегодня, похоже, хороший. А эта бутылка так и будет лежать здесь на тот случай, если она вам все-таки понадобится.

Она берет меня за руку, и мы поднимаемся с кровати. При этом откуда-то с того места, где она сидела, на пол падает белый плюшевый медвежонок.

— Это ваш дружок? — спрашиваю я.

— О-о, он уже лежал тут, — говорит она. — Но у меня в детстве тоже был белый плюшевый медвежонок. Я несколько лет везде таскала его с собой. Знаете, как я его называла? Белый Мишка.

— Забавно, — говорю я.

Она смеется, и это замечательно. Похоже, она начинает возвращаться к обычной жизни.

— Но однажды я забыла его в бакалейном отделе супермаркета в тележке для покупок. И никогда больше его не видела. Я долго горевала. На протяжении нескольких последующих лет, когда я приходила в супермаркет, я всегда искала этого Белого Мишку. Я заставляла своего отца спрашивать у директора магазина, не находил ли кто этого плюшевого медвежонка. Я сочинила для себя целую историю о том, что какая-то милая маленькая девочка нашла его и взяла к себе в свой замечательный дом.

— Это настоящая трагическая история. — Я сжимаю в своих ладонях ее руки. — Я, конечно, не Белый Мишка, но стану вашим другом на всю жизнь.

— Вы это серьезно? — спрашивает она, и в ее голосе я улавливаю настороженность.

— Да, серьезно, — говорю я. — Мы ведь с вами обе уродины, — добавляю я с усмешкой.

106

Я жарю на сковороде яичницу с гренками, а Мэри тем временем сидит на террасе и пьет кофе с Денни Сассером. Я не слышу, что они друг другу говорят, но вижу их, и Мэри, как мне кажется, выглядит более оптимистичной и энергичной. Мне даже кажется, что она смеется.

Денни вполне подходит для общения с людьми, пребывающими в подобном психическом состоянии: эдакий добродушный и сострадательный дедушка. Он также проницательный следователь, который имеет опыт работы, исчисляемый десятилетиями, и которого все мы в то или иное время явно недооценивали. Если бы не Денни, мы даже не обратили бы свой взор на Пенсильванию как на возможное место пребывания нашего субъекта. Денни заглянул в мои драгоценные аналитические данные, задействовал здравый смысл — и в нашем расследовании произошел кардинальный прорыв.

Я беру чашку с кофе и выхожу к ним на террасу.

— Завтрак готов, — говорю я. — Можете идти есть.

— Отлично! — восклицает Денни.

Как мне кажется, он чересчур уж жизнерадостный и встает утром слишком рано.

Волосы Мэри все еще растрепаны после сна. Она одета так, как будто решила заняться бегом (хорошо сочетающиеся друг с другом спортивная майка и шорты), хотя она не собирается в ближайшее время ни на какие пробежки. Однако в общем и целом выглядит она намного лучше, чем всего лишь полчаса назад. Такова уж, наверное, жизнь у алкоголиков и наркоманов: то помутнение, то просветление. Причем и то и другое может наступить в любой момент.

Я сажусь на стул рядом с ними. В лицо мне дует ветерок. Они тем временем продолжают разговор.

— Значит, ты обучалась на дому, — говорит Денни. Он поворачивается ко мне. — Мэри в школу не ходила. Она училась дома.